FastSaltTimesНастольные игры Brass: Birmingham (2018), Brass: Lancashire (2007) и John Company: Second Edition (2022). Эти игры на фоне разговоров о необходимости новой «умной» индустриализации, де-глобализации и смене логистических цепочек снова стали популярны среди экономистов, экспертов и прочих умников.
«…После того разговора я вернулся в компанию. В то время у нас было 60-70 сотрудников. Я сказал: «Хорошо. Что ж, нам нужно выяснить, как заработать деньги». Первый вопрос, который возник у всех, был: «Почему?». Я сказал: «Ну, компании зарабатывают деньги. Так они поддерживают себя». Они такие: «Ну, мы прекрасно обходились без этого». Тогда мне пришлось объяснить, что вы просто не можете привлекать венчурный капитал вечно. Тогда они говорят: «Ладно, хорошо. Мы тебя понимаем. Нам нужно зарабатывать деньги. Как мы собираемся это сделать?» Тогда я говорю: «Ну, может быть, мы можем размещать рекламу в конце каждого урока». Они такие: «Нет, нет, нет. Реклама — это зло. Не ставь рекламу». Я: «Хорошо. А как насчет подписки?». Они такие: «Нельзя брать с людей деньги. Нельзя этого делать». Как будто вся компания была против монетизации. Нам потребовалось около шести месяцев, чтобы убедить всех в компании, что монетизация — это не плохо, и что на самом деле она позволит нам заработать много денег, мы сможем использовать их для инвестиций и развития обучения. Люди в конце концов поняли это, но на это потребовалось время…»
«…Легко подумать, что метавселенная — это просто шумиха. Мы уже были здесь раньше: 3D-телевизоры, автономное вождение, боты для обмена сообщениями, интернет дронов. Мы знакомы с терминами, которые раздуваются задолго до того, как становятся возможными, или оказываются не более чем сменой названия. Тем не менее, я бы сказал, что то, что мы видим здесь, беспрецедентно. Никто ранее не переименовывал себя в «платформы 3D TV», и уж тем более седьмая по величине компания на Земле. В этом году, по оценкам McKinsey, пять крупных технологических компаний потратят 30 миллиардов долларов на инвестиции в метавселенную; венчурный капитал, частные инвестиции и большие технологии потратят 130 миллиардов долларов. Я глубоко верю, что этот переход реален. Я также считаю, что мы выходим из 15-летней эпохи мобильных и облачных технологий неудовлетворенными многими вещами. Дезинформация, радикализация, преследования, токсичность, счастье, роль алгоритмов в нашей жизни, регулирование, власть платформ, права на данные, безопасность данных, грамотность данных. И я считаю, что большинство из этих проблем станут сложнее в метавселенной. Но я также считаю, что когда произойдут эти платформенные сдвиги, у нас есть беспрецедентная, а точнее, очень редкая возможность как пользователей, как избирателей, потребителей, разработчиков повлиять на этот результат. У нас есть право выбора, мы выбираем, кто, когда, почему и как будет руководить, с какой философией…»
Университет действительно превращает некоторое значительное число детей из бедных семей или семей рабочего класса в профессионалов среднего или высшего среднего класса, но его основная функция заключается не в разрушении социальной иерархии, а в ее воспроизводстве. Университет делает это, превознося культурные вкусы и моральные достоинства высшего среднего класса и прославляя их как универсальные, трансцендентные ценности цивилизации, а не как произвольные, пристрастные предпочтения, которыми они объективно являются. В нашем коллективном воображении диплом престижного университета якобы является свидетельством того, что человек возвышается до статуса гражданина некоего высшего порядка или чего-то подобного. На самом деле, больше всего это означает успешную культурную ассимиляцию в профессиональный управленческий класс, которая затем может быть использована для получения более высокого пожизненного заработка.
Когда мать и муж королевы Виктории умерли в короткий период времени, результатом стало значительное расширение государственного образования в Англии. Таков вывод забавной экономической статьи от Марка Гоньи из Бергенского университета в Норвегии.
“…Моя философия — положить все яйца в одну корзину и затем очень внимательно следить за этой корзиной. Да, это полностью противоречит тому, чему учат в бизнес-школе: если вы сильно диверсифицированы, то у вас меньше риск, чем если бы вы были сильно сконцентрированы. Я в это совершенно не верю. Как инвестор, я думаю, что большинство людей попадают в большие неприятности, когда у них есть несвежие лонги или несвежие шорты. У вас должна быть безжалостная дисциплина, и вы входите в игру каждый день. Просто, цитируя Энди Гроува, при таком раскладе вы не можете быть более параноидальным, когда у вас все яйца в одной корзине. И вы постоянно оцениваете заново ситуацию. И я думаю, что это приводит к открытости ума. Люди спрашивают меня, чему я научился у Джорджа Сороса. Я думал, что я узнаю от него, что заставляет иену и дойчмарку расти и падать, и все в таком духе. Нет, я узнал, что размер — это, вероятно, 70% или 80% всего уравнения. Дело не в том, прав ты или нет, а в том, сколько ты зарабатываешь, когда ты прав, и сколько ты теряешь, когда ты не прав. Я также обнаружил, что как инвестор я верю в полосы удачных решений. Вы видите это в бейсболе, видите и во всем остальном. Я вижу это в инвестировании. Иногда вы видите мяч, иногда нет. Одна из моих задач номер один — знать, «горяч» я или «холоден». И когда мне жарко, я должен ставить намного выше. А не говорить: окей, в этом году у меня 40%, давайте, пусть это таким и останется и будет хорошо выглядеть в конце года, сделаем перерыв. Нет, вы должны ковать железо, пока горячо…”
Меня очень волнует вопрос о том, чтобы сделать доступ к образованию более эгалитарным. Во Франции существует огромное неравенство и повсеместное лицемерие в отношении доступа к образованию. В США есть все эти работы Раджа Четти и Эммануэля Саеса, показывающие связь между процентилем дохода родителей и доступом к высшему образованию, уровень лицемерия в отношении заявлений о равных возможностях и бла-бла-бла. Когда вы смотрите на то, что вы видите в данных, то понимаете, что мы очень далеки от равного доступа. И в отношении доступа к образованию лицемерие присутствует повсюду.
В Америке двадцать первого века может и доминирует олигархическая элита, но, возможно, самая большая угроза для нашей экономической и политической системы находится ниже по пищевой цепочке. Этот самый опасный класс – это растущее число людей с неполной занятостью и избыточным образованием. Это те, кого в Британии называют люмпенами-интеллигентами: отчужденные, озлобленные и потенциальные агенты нашей социальной и политической деконструкции.
Многие ценности, которым мы отдаем предпочтение во взрослой жизни, были привиты нам в детстве. Не зря эти годы называют периодом становления — с момента рождения и примерно до восьми лет наш мозг легко формируется и остается очень чувствительным к внешним воздействиям и окружающей среде. Но в зависимости от того, где вы выросли, в вашем детстве вы могли столкнуться с иными ценностями, чем человек из другого места.
«…Мы являемся растущей, но все еще небольшой экосистемой. Мы делаем успехи, но другие также быстро прогрессируют — особенно в некоторых частях Восточной Европы. Следовательно, я бы сказал, что технологические стартапы — это не первое, что приходит на ум, когда кто-то слышит о Греции. С другой стороны, греки пере-представлены во многих лучших университетах мира. Поэтому задача Греции — использовать этот резерв талантов. Для этого правительство и ЕС предлагают значительную поддержку в виде финансирования и налоговых и юридических льгот, но это не может полностью компенсировать тот факт, что экосистемы в основе своей строятся снизу вверх: требуется время, чтобы опыт и негласные знания были накоплены и переданы нескольким поколениям стартапов, которые начинают, растут, добиваются успеха — или терпят неудачу. Прежде всего нам нужно больше времени. Нам нужно время для того, чтобы люди начали переходить от одного стартапа к другому, пока они не станут достаточно опытными, чтобы построить что-то великое на международном уровне…»