FastSaltTimesВ 2014 году профессор в области аналитической химии Шарлотта Тернер из Лундского университета в Швеции получила сообщение от своего PhD студента Фираса, что он вряд ли успеет вернуться в университет в течение недели, что может поставить под угрозу завершение его кандидатской. Фирас писал, что вместе с семьёй он прячется в помещении заброшенной фабрики по производству отбеливателя в Ираке.
Я познакомился с творчеством и деятельностью Джойи еще в начале нулевых годов. Как раз в тот момент, когда он был председателем Национального фонда искусств (NEA). Я был просто поражен, что он организовывал постановки пьес Шекспира в войсках в Ираке и Афганистане, организовывал мастер-классы по литературе и поэзии для солдат, отправлял на войну лучших писателей США, чтобы они проводили эти мастер-классы, сподвигал военнослужащих на творчество, что в итоге ознаменовалось потрясающей книгой «Операция «Возвращение домой»». Джойя сильно повлиял на процесс издания нашего литературного Альманаха «Искусство Войны». Тогда я не знал, что он бросил карьеру в бизнесе в 42 года, чтобы посвятить всю свою жизнь литературе и ее продвижению. Необыкновенный человек. Незаметный для общества настоящий герой нашего времени.
«…У нас нет никаких планов по продаже данных, публикации любых данных или заключению партнерских отношений — даже с анонимными данными — о том, в какие часы дня сотрудники наиболее продуктивны и т. д. Мы не планируем зарабатывать деньги с этой точки зрения. Мы действительно верим, как компания, что люди владеют своими данными. И то, как мы работаем с компаниями или, например, со школами, чтобы действительно позволить использовать этот продукт в более широком масштабе, заключается в том, что люди получат доступ к своим собственным данным, и они смогут решить, как они хотят их использовать. Это не то чтобы, как один большой надзиратель, который будет решать все. Это определенно не то, чего мы хотим. И психологические исследования тоже это показали. Это работает лучше, если вы даете людям возможность самим изменить свою жизнь. Мы не планируем продавать какие-либо данные вообще…»
«…Мы привыкли к мысли, что молодое поколение всегда было самым большим. Этого больше не будет. Брендам придется пересмотреть свой подход к рынку, потому что до сих пор они фокусировались на людях в возрасте от двадцати до тридцати лет. Это также влияет на рынок труда. Это другая жизнь. Люди старше 60-ти не могут все это время находиться на пенсии. У них недостаточно сбережений. Таким образом, рынок труда также изменится, потому что многие люди старше 60, 65 или 70 лет, скорее всего, продолжат работать. Другая тенденция заключается в том, что теперь мы гораздо дольше находимся в хорошей умственной и физической форме. Таким образом, 60-летний человек сегодня гораздо более динамичный, активный человек, чем 60-летний три поколения назад. Поэтому еще раз, как только вы начнете соединять точки во всех этих тенденциях, вы поймете, что экономика абсолютно изменится в отношении потребления и рынка труда…»
«…Настоящее — это там, где мы все носим маски, это настоящее, где отключают электричество, это настоящее, где бушуют случайные пожары и где вдруг происходят сильные морозы, и где политическая власть дисфункциональна. Так что настоящее — это антиутопия. И вот у нас есть сюжет, где небольшая группа людей, возможно, сможет создать лучшее будущее. Например, они изобрели лучшую форму ядерной энергетики, но их окружают эти жаждущие власти регуляторы и эти НПО, которые просто ненавидят ядерную энергетику, и вся эта негативные пресса. И эти ребята должны понять это и действительно построить что-то лучшее. И поэтому вы просто переворачиваете многие сюжеты, вы боретесь с властью, которая технологически консервативна. Так что есть сюжеты, где изображены злые журналисты, злые регуляторы, злые НПО, но их очень мало, обычно же изображают злую корпорацию со злыми военными. Все это — ментальные модели. Можно делать фильмы, где настоящее — дистопия, а технологическое будущее — это хорошо. И это не обязательно должны быть художественные фильмы, это могут быть короткие видеоигры, это могут быть клипы и так далее….»
В 1976 году Пит и Лора Уэйкман основали в США компанию Great Harvest Company, которая продает свежеиспеченный цельнозерновой хлеб. Сегодня у компании более 200 франшиз в 50 штатах США. О компании много писали, потому что она органично росла медленно, но уверенно, не привлекала инвестиции, находилась в семейной собственности и управлении целых 25 лет, и развивалась при этом на своего рода самоуправлении с минимальным участием основателей, и о компании писали, что информация между людьми в ней передается удивительно свободным образом, а улучшения и инновации происходят как бы сами собой. В 2001 году Уэйкманы продали компанию своим же сотрудникам. Взяли деньги и на этом — все. И для многих и многих Уэйкманы были примерами того, как жить. Пита называли даже «самым вменяемым CEO». Почему?
«…Тот факт, что у молодых людей меньше перспектив, чем у нас в их возрасте, означает, что договор, самый важный договор, который у нас есть в любом обществе, а именно наличие надежды у молодого поколения, был нарушен. И когда это происходит, вы заканчиваете революцией. Прямо сейчас у нас есть то, что я назову пограничными стычками — торговля акциями-мемасиками, например, — которые могут перерасти в революцию. Поэтому нам нужно найти способ увеличить перспективы для одной трети молодых людей, которые не собираются поступать в колледж. Америка стала нарративом о том, «Как мы берем детей из одного процента самых богатых семей или экстремально одаренных детей из семей со средними и низким доходом и превращаем их в миллиардеров?». Это не Америка. Америка стремится дать нижним 90 процентам шанс попасть в верхние 10 процентов. И мы должны вернуться к этому…»
Бокс, как и мир работы, в котором жил мой отец, был своего рода ловушкой, контролируемой коррумпированными, эгоистичными людьми, богатеющими за счет чужой работы — обычно за счет труда иммигрантов первого и второго поколений. Слава, которую этот вид спорта, казалось, предлагал или, по крайней мере, на возможность которой намекал, представлялась светом в конце длинного туннеля, но на самом деле это был скорее поезд, идущий вам навстречу.
Создадим ли мы машины, которые будут являться так называемыми моральными агентами — способными выносить моральные суждения, основанные на некотором понятии добра и зла, и нести ответственность за свои действия? Мы можем думать об этом с трех разных позиций. Во-первых, можем ли мы это сделать? Во-вторых, сделаем ли мы это? И третий вопрос: должны ли мы вообще это сделать?
Большинство людей, которые рано купили крипту, верит в силу технологий, способных изменить мир. Во многих случаях их интересует в первую очередь этос, характер и суть крипты, и я подозреваю, что они будут использовать свой капитал на большее количество вещей в этом ключе. Назовете ли вы это Ренессансом или Золотым Веком или чем-то еще, но это — люди, которые верят в технологии. Они хотят видеть лучшее будущее, создаваемое с помощью науки и технологий, и они собираются использовать свой капитал во благо в этом направлении.