FastSaltTimesИнститут брака, несмотря на все потрясения, остается ключевым элементом человеческого общества, демонстрируя свою удивительную жизнеспособность и способность к трансформации. Он продолжает служить якорем для американской семейной жизни и выступает в качестве нормы для воспитания нового поколения.
Когда сегодня мы беспокоимся о влиянии на трудоустройство и занятость, мы переживаем о потере работы, о необходимости переучиваться и менять профиль, о необходимости учиться технологиям, мы пытаемся понять, куда попадут наши дети-выпускники университетов или на кого учиться школьникам. Тревог много. Но это тревоги уже или еще живых людей.
В США около 40% детей рождаются у незамужних матерей. На протяжении десятилетий ученые и аналитики пытались понять, почему этот показатель так сильно вырос во второй половине XX века. Интересна еще одна закономерность: вступление в брак остается распространенным явлением среди людей с высшим образованием, но все реже встречается среди менее образованных. Ответы на вопрос “почему” — в новом исследовании.
Мы на FST об этом миллион раз говорили еще десять лет назад. Об этом говорят и миллиардеры Кремниевой долины. Вопрос демографии — это вопрос доступности жилья. Не вопрос эмансипации и амбиций женщин и их экономической независимости от мужчин или их образовательного и карьерного роста, не вопрос запредельной стоимости воспитания ребенка, не вопрос страха людей перед безработицей и ростом цен, не вопрос неуверенности в будущем, не вопрос смены ценностей и взлета индивидуализма или влияния соцсетей и виртуальных миров. Это банальный вопрос жилья. Жилья. В первую очередь. Растущая недоступность нормального жилья — это самоубийство цивилизации. Залить карманными деньгами, скромными сертификатами и льготными процентами на огромные суммы и отпусками это не получится. Как и никакой пропагандой и религией. Только жилье.
Брак или романтическое партнерство могут быть разными: дружба, любовь, секс, кто-то, с кем можно посплетничать, кто-то, кто напомнит вам вынести мусор. Но, с практической точки зрения, как говорит Стоун, брак — это еще и страховка. Женщины исторически полагались на мужчин как на страховку — от угрозы насилия, от риска бедности. Кому-то это может показаться старомодным и даже реакционным описанием брака, но логика в нем все же есть. «Сегодня шансы мужчин состоять в отношениях по-прежнему сильно коррелируют с их доходом, — говорит Стоун, — Женщины, как правило, не вкладываются в долгосрочные отношения с мужчинами, которым нечего предложить в экономическом плане».
Демографический сдвиг ведет к неумолимому экономическому упадку и социальной дестабилизации, если не будут приняты радикальные меры. Мир стоит на пороге беспрецедентного сокращения населения, которое не является просто статистической абстракцией, а представляет собой реальную угрозу для процветания и стабильности многих стран. Попытки поднять рождаемость с помощью экономических стимулов и социальных мер, как показывает опыт стран, где рождаемость упала ниже 1,9, не приносят желаемых результатов. Ни одна страна, где уровень рождаемости когда-либо падал ниже 1,9, сегодня не имеет уровня выше уровня воспроизводства. На самом деле, никто не знает, что делать. Единственная надежда у теоретиков — это радикальное повышение производительности труда с помощью ИИ-автоматизации (о чем мы постоянно пишем на FST) уже через несколько десятков лет. Но пока перспективы реализации такого сценария более чем сомнительны. И, с нашей точки зрения, эксперты недооценивают последствия демографического сдвига, говоря о медленном угасании. Как говорится, «сначала все происходит медленно-медленно, а потом быстро-быстро».
Мир стоит на пороге серьезных геополитических и экономических перемен, вызванных деглобализацией и демографическим спадом, слабостью европейской и китайской экономик, а также ограниченной способностью США поддерживать глобальную безопасность. Фрагментация, формирование региональных блоков, перестройка производственных цепочек и торговые войны станут новой реальностью. Странам необходимо адаптироваться к этим изменениям, развивая новые экономические модели и технологии с учетом демографического кризиса.
Николас Эберштадт, один из ведущих демографов и старший научный сотрудник в American Enterprise Institute, в своих работах сосредотачивается на глобальных последствиях значительного снижения рождаемости и старения населения. Он утверждает, что мир стоит на пороге эпохи депопуляции, которая может изменить экономику, политику и социальные структуры многих стран. В своей статье в журнале Foreign Affairs Эберштадт называет эту тенденцию «эрой депопуляции» и подчеркивает, что впервые со времён чёрной чумы в 14-м веке население планеты может начать сокращаться, и причиной этому будут не болезни, а сознательный личный выбор иметь меньше детей и социальные изменения в современном обществе.
Что движет социальными изменениями на протяжении истории и в настоящее время? Каковы истоки институционального здоровья или склероза? Возможно, ответ заключается в том, что ядром общества является небольшое количество функциональных институтов, основанных исключительными личностями. Эти институты несовершенно имитируются остальными членами общества, что многократно усиливает их влияние. Оригинальные версии превосходят своих подражателей, и именно они ответственны за создание и обновление общества и всех благ, которые ему сопутствуют — будь то технологии, богатство или сохранение знаний, идей и культуры. Со временем функциональные институты приходят в упадок. По мере того как меняется ландшафт основателей и институтов, меняется и ландшафт общества.
Китайское руководство начало уделять внимание проблеме старения населения, но, опираясь на завышенную официальную статистику, недооценивает её масштаб. При прогнозируемом коэффициенте рождаемости около 0,8, страна столкнется с сокращением рабочей силы и замедлением экономики на фоне растущих пенсионных обязательств. Демографический дисбаланс делает пенсионный кризис практически неизбежным. Число граждан Китая старше 60 лет увеличилось с 72 млн в 1980 году до 282 млн на сегодня (это 21% от общей численности населения). К 2030 году эта цифра достигнет 358 млн, а к 2050 году – 475 млн (47% всего населения). А поскольку, как ожидается, в национальном пенсионном фонде деньги закончатся к 2035 году, бюджетные перспективы выглядят всё мрачнее.