Мы об этом пишем на FST уже лет 10, но тема так и не находит широкого отклика. Огромное количество демографических, политических и социальных проблем в развитом мире вызваны банальной катастрофой с доступностью жилья. Вопрос демографии — это вопрос доступности жилья. Не вопрос эмансипации и амбиций женщин и их экономической независимости от мужчин или их образовательного и карьерного роста, не вопрос запредельной стоимости воспитания ребенка, не вопрос страха людей перед безработицей и ростом цен, не вопрос неуверенности в будущем, не вопрос смены ценностей и взлета индивидуализма или влияния соцсетей и виртуальных миров. Это банальный вопрос жилья. Жилья. В первую очередь. Растущая недоступность нормального жилья — это самоубийство цивилизации. Залить карманными деньгами, скромными сертификатами и льготными процентами на огромные суммы и отпусками это не получится. Как и никакой пропагандой и религией. Только жилье.
Доступное жилье остается в мире огромной проблемой. Если с едой и одеждой вопрос худо-бедно решили, формальное образование в принципе теряет статусность и уходит в дешевый онлайн, здравоохранение более менее есть в наличии, а основные затраты по здоровью — это последние годы жизни, то с жильем — никак. Запредельные цены, ипотеки, проценты, нехватка. И это кажется странным, что человечество не может никак решить данный вопрос.
С едой и одеждой понятно, что надо решать и всем делать доступным, с голодухи и на морозе иначе бы народ взбунтовался сразу и устроил бы не прогресс, а резню, поэтому дешевую еду и одежду массы имеют, а вот с кровом человеки могут перебиться и терпеть всю жизнь нищету и отдавать большую часть дохода на жилье. Пока же ты все время занят мыслями, где и как тебе жить, хватит ли денег на аренду и ипотеку, какие тут уж мысли об инновациях, творчестве, развитии таланта и идей? Чтобы прогресс не останавливался, вдруг даже и сильные мира сего решили задуматься о доступности жилья. Даже, вон, Цукерберг стал чесать репку еще в 2019 году и понимать, что сначала надо решить вопрос с жильем, а потом уже со здравоохранением, образованием.
В последние годы все больше данных указывает на тревожную тенденцию: молодые люди именно в англоязычном мире — в США, Великобритании, Канаде, Австралии, Новой Зеландии и Ирландии — демонстрируют заметное ухудшение психического состояния. В частности, речь идет о резком росте уровня тревожности, стресса и даже злости среди людей в возрасте до сорока лет. Эти выводы особенно отчетливо прозвучали в Всемирном докладе о счастье за 2025 год.
На первый взгляд может показаться, что речь идет о глобальном феномене, связанном с изменениями в культуре, распространением социальных сетей или общим ускорением жизни. Однако детальный анализ демонстрирует, что данное ухудшение касается в первую очередь именно англоязычных стран. В остальной части Запада — например, в континентальной Европе — показатели психического благополучия у молодежи остаются относительно стабильными. Это позволяет заключить, что за англосаксонской специфичностью стоит нечто большее, чем просто мировая усталость или медийная гиперчувствительность.
Одним из объяснений, популярных в культурных и психологических кругах, является идея о том, что жители англоязычных стран стали иначе говорить о своих чувствах и ментальном здоровье. Мол, это поколение просто свободнее выражает тревоги, использует более тонкий язык описания эмоций, и в результате создается ощущение всеобщего упадка. Возможно, такая гипотеза имеет право на существование. Но экономист и журналист Джон Берн-Мердок выдвигает другое, более материальное и социально значимое объяснение: кризис доступности жилья.
Действительно, проблема с жильем существует во многих странах, однако именно в англоязычном мире она приобрела особенно острые черты. Если в Германии с 1995 года цены на жилье выросли на 32%, а в Испании — на 44%, то в США рост составил уже 85%, а в таких странах, как Великобритания, Ирландия, Канада, Австралия и Новая Зеландия, рост цен превысил 200%. Это означает, что жилье в этих странах стало в два-три раза дороже в реальном, скорректированном на инфляцию выражении.
Однако дело не только в ценах, а в том, как это ударило по социальным ожиданиям. В англоязычных странах собственное жилье исторически воспринималось не просто как крыша над головой, а как символ личного успеха, зрелости и социального статуса. Дом был одновременно культурной метафорой и экономическим инструментом: способом накопить капитал, обеспечить себе старость и встроиться в общество, особенно в условиях, когда государственные системы социальной поддержки были значительно менее щедры, чем, скажем, в скандинавских или континентальных европейских странах.
Результаты этого сдвига оказались драматичными. За последние тридцать лет уровень владения жильем среди молодежи (в возрасте 25–34 лет) в англоязычных странах снизился на 20–50 процентных пунктов. То есть целые поколения, воспитанные в духе «работай, чтобы купить дом», теперь оказались не просто за бортом, но как будто обманутыми: им пообещали доступную игру с понятными правилами, а потом внезапно отняли не только приз, но и саму игровую доску.
Для этих людей разговоры о психическом здоровье — это не стилистическая мода и не мимолетная слабость. Это отражение реального опыта социальной блокировки. Ведь если ты работаешь, учишься, следуешь советам старших, но не можешь позволить себе базовую составляющую взрослой жизни — жилье, — это рождает ощущение фундаментальной несправедливости. Молодые люди больше не чувствуют, что усердие и дисциплина приносят успех. Они чувствуют, что общество больше не вознаграждает усилия, и что экономическая лестница, по которой поднимались их родители, теперь сломана или вовсе убрана.
Это ощущение несправедливости имеет не только психологические, но и политические последствия. Если человеку не дают подняться, он может начать стремиться к тому, чтобы опустить других. Это проявляется в росте нигилистических, антиэлитных и антисистемных настроений среди молодежи. Восприятие жизни как игры с нулевой суммой, где единственный путь к достоинству — не добиться чего-то самому, а отнять у другого, становится все более распространенным. Люди становятся чувствительнее к своему социальному положению и болезненно реагируют на любые проявления неравенства.
Англоязычный мир может еще исправить свои ошибки, восстановить веру молодежи в справедливость и вернуть поколениям ощущение, что их усилия имеют смысл. Но для этого нужно честно признать: мечта о доме была продана как неотъемлемая часть социальной сделки, и именно поэтому ее крах так болезнен для молодых. И если эту сделку не удастся восстановить, последствия для стабильности общества и демократии окажутся намного глубже, чем просто грусть в опросах о счастье.