Когда умер мой сын, я столкнулся с настоящим опустошением, и без каких-либо реальных усилий с моей стороны эта поза отвращения к миру начала шататься и рушиться. Я начал понимать шаткость и уязвимость мира. Я начал переживать за него. Беспокоиться о нем. Я почувствовал внезапную, настоятельную потребность, по крайней мере, хотя бы протянуть руку, чтобы как-то помочь ему — этому ужасному, прекрасному миру — вместо того, чтобы просто очернять его и осуждать.
Материал доступен только подписчикам. Войти или Оформить подписку.