Когда умер мой сын, я столкнулся с настоящим опустошением, и без каких-либо реальных усилий с моей стороны эта поза отвращения к миру начала шататься и рушиться. Я начал понимать шаткость и уязвимость мира. Я начал переживать за него. Беспокоиться о нем. Я почувствовал внезапную, настоятельную потребность, по крайней мере, хотя бы протянуть руку, чтобы как-то помочь ему — этому ужасному, прекрасному миру — вместо того, чтобы просто очернять его и осуждать.
Эрмин спрашивает Ника Кейва:
Когда вы превратились в такого хиппи без яиц? «Радость, любовь, мир»… Фу, блевотина то какая! Где ваша ярость, гнев, ненависть? Читать вас в последнее время — все равно, что слушать старого проповедника, который все монотонно талдычит и талдычит на воскресной мессе.
Ник отвечает:
Дорогая Эрмин,
Все изменилось после смерти моего первого сына. Я изменился. К лучшему или к худшему, ярость, о которой вы говорите, потеряла свою привлекательность, и, да, возможно, я превратился в хиппи без яиц.
Ненависть перестала быть интересной. Эти чувства были как старая мертвая кожа, которую я сбрасывал. Они и были собственного рода блевотиной.
Сидя в своем собственном бардаке, злясь на мир, презирая людей в нем, и думая, что мое презрение ко всему как-то приравнивается к чему-то стоящему, имеет какое-то благородство, ненавидя эту вещь здесь, и эту вещь там, и ту другую вещь там, и заботясь о том, чтобы все вокруг меня знали об этом, не просто знали, но и чувствовали это, презирая красоту, презирая радость, презирая счастье в других, ну, все это отношение просто показалось, я не знаю, в конце концов, каким-то тупым.
Когда умер мой сын, я столкнулся с настоящим опустошением, и без каких-либо реальных усилий с моей стороны эта поза отвращения к миру начала шататься и рушиться. Я начал понимать шаткость и уязвимость мира. Я начал переживать за него. Беспокоиться о нем. Я почувствовал внезапную, настоятельную потребность, по крайней мере, хотя бы протянуть руку, чтобы как-то помочь ему — этому ужасному, прекрасному миру — вместо того, чтобы просто очернять его и осуждать.
Возможно, Эримн, вы правы, и я, к добру или к худу, превратился из живого агрессивного говнюка в хиппи без яиц. Но, что ж, вот мы и здесь, вы и я, посылаем друг другу дымовые сигналы через зияющую идеологическую пропасть. Привет, Эрмин, я бубню вам: привет!
С любовью, Ник